Д`Артаньян, Гвардеец Кардинала. Книга 2 - Александр Бушков

Сейчас его совершенно не волновало, слышат их окружающие илинет.

Самым трудным вопросом, который пришлось решать д’Артаньянуперед визитом к де Тревилю, был и самый короткий: как одеться?

Появление в штаб-квартире королевских мушкетеров – или,говоря откровеннее, в логове врага – в красном плаще с серебряным крестом, безсомнения, могло быть воспринято как вызов. Гасконец прекрасно помнил, сколько«синих плащей» обреталось во дворе и в доме. Невозможно выдумать более простогои действенного повода для дуэли – точнее, многочисленных дуэлей. Вызовом этомогло показаться и самому де Тревилю, а меж тем д’Артаньян вовсе не собирался сним ссориться без весомейших на то причин – неловко чуточку ссориться со старымдругом отца по пустякам…

С другой же стороны… Как-никак он был гвардейцем кардинала.Появиться у де Тревиля в обычной своей одежде, не обремененной явнымипризнаками принадлежности к роте, – все равно, что показаться переодетым.Это могло быть воспринято как трусость…

Он долго размышлял, взвешивая все «за» и «против» насколькомог хладнокровно. И в конце концов решил: будь что будет, а пойдет он вформенном плаще. Каковой тут же и надел, бормоча под нос:

– Провались они пропадом, мушкетеры ко– роля, сколькоих ни есть. Ломай еще из-за них го– лову…

Планше с мушкетом шагал позади – на сей раз д’Артаньянуяснил, что поучения кардинала весьма отличаются от наставлений госпожи деКавуа: если вторые можно при некоторой ловкости обходить, пользуясь чистоформальными предлогами либо непредусмотрительностью Мирей, то с первыми такпоступать не стоит. Кардинал никогда не воюет с призраками и не предупреждаетзря…

К некоторому его удивлению, знакомый двор был пуст, отчегопоказался и вовсе огромным. Оставив Планше у крыльца, д’Артаньян поднялся полестнице – тоже пустой, как мир божий в первый день творения, – и оказалсяв пустой приемной.

«Это неспроста, – проницательно подумал гасконец, ужезнакомый с царившими в особняке нравами. – Мне достоверно известно, чтотут, что во дворе, что в приемной, всегда толкутся господа мушкетеры. В этовремя дня их остается гораздо меньше, но все равно никогда дом де Тревиля небывал настолько пуст, словно тут совсем недавно прошла «черная смерть» илидругая какая-нибудь зараза, выкашивающая людей под корень. Он нарочно всехудалил, без сомнения. Что же, д’Артаньян, держим ухо востро? Париж способениспортить даже гасконцев, такой уж это город…»

Послышались тихие шаги. Навстречу ему вышел тот самый раззолоченныйлакей, что в первый визит сюда д’Артаньяна отнесся к нему с откровеннымпренебрежением, на которое слуги царедворцев такие мастера. Однако на сей разничего подобного не было и в помине: слуга проворно согнулся в почтительномпоклоне и, не дожидаясь вопросов, поторопился сообщить:

– Вашу милость ожидает господин граф, он велелнемедленно провести вас к нему…

«Прах меня побери! – подумал д’Артаньян. –Перемены налицо, и какие разительные! Я уже не „сударь“, а „ваша милость“, и сомной не сквозь зубы разговаривают, а со всем возможным почтением…»

– По-моему, мы с вами уже встречались, любезный? –не удержался он. – В этой самой приемной?

– Извините великодушно, ваша милость, не припоминаю…

– Ну как же, – сказал д’Артаньян, прячаухмылку. – Я-то вас хорошо помню, милейший. Правда, тогда я выгляделнесколько иначе…

– Простите, ваша милость, но…

– Ладно, ладно, – сказал д’Артаньян, непринужденнопохлопав его по плечу. – Нас тут столько бывает, что не мудрено и запамятовать…Вы мне кажетесь дельным слугой, старина, вот вам за труды…

И он двумя пальцами опустил в ладонь раззолоченного лакеямедный каролюс[14], заранее припасенный для этой именно цели идля этого именно лакея, – почти стершийся, почти никчемный…

Лакей определенно был обижен не на шутку столь жалкой«благодарностью» – и, вполне возможно, понял издевку, но с принужденной улыбкойпоспешил поблагодарить по всем правилам, и д’Артаньян окончательно уверился,что де Тревиль весьма даже тщательно готовил их сегодняшнюю встречу…

Он поднялся из-за стола навстречу д’Артаньяну и вежливопригласил:

– Садитесь, дорогой друг. Я рад вас видеть…

– Я тоже, – сухо сказал д’Артаньян, усаживаясь истарательно расправляя складки плаща.

Де Тревиль показался ему угнетенным тяжелыми раздумьями, чтов свете недавних событий было неудивительно…

– Как ваши дела?

– Благодарю вас, – сказал д’Артаньян. – Небудь я суеверным и осторожным, как любой гасконец, я употребил бы, пожалуй,слово «блестяще» – но все же поостерегусь… Дела неплохи, – и он вновьдемонстративно разгладил плащ – другой, новенький, полученный от капитана деКавуа.

– Да, я слышал, вы были приняты королем, и еговеличество высоко оценил ваши заслуги…

– Его величество каждому воздает по заслугам, –сказал д’Артаньян. – Не зря его называют Людовиком Справедливым. Можно лиосведомиться, какая награда ждала вас, господин граф?

– Простите?

С простодушнейшим видом д’Артаньян сказал:

– Ну как же! Вы не могли не получить своей награды! Выведь в этой дурно пахнущей истории, несомненно, выступали на стороне еговеличества, против врагов и заговорщиков…

Говоря это, он прекрасно знал: единственной наградой,которую получил участник заговора де Тревиль, было то, что король повелелоставить его в покое и не преследовать вместе с остальными.

– Вы стали жестоки, д’Артаньян, – тихо сказал деТревиль.

– Что поделать, – ответил д’Артаньянсерьезно. – В последнее время жизнь меня не баловала добрым отношением –постоянно пытались убить то меня, то моих друзей, то женщину, которую я люблю…Смешно думать, что после такого в характере не появится некоторая жестокость.Но, право же, я никогда не начинал первым… У вас ко мне какое-то дело, господинграф?

Тревиль долго смотрел на него словно бы в некоторойнерешительности, что было довольно странно для опытного царедворца, лихогобретёра и старого вояки. Потом медленно произнес:

– Вы поставили меня в сложнейшее положение, д’Артаньян…

– Соблаговолите объяснить, почему. Каким образом? Самя, слово чести, не прилагал к этому ни малейших усилий…

– Давайте поговорим без ненужной дипломатии, безовсяких уверток, – сказал де Тревиль. – Излишне уточнять, что всесказанное останется достоянием только нас двоих…